Гагарин С.С. Мясной бор. – М., 1991 г.

Этот роман о самом кровопролитном сражении времен Блокады Ленинграда. Воюющие стороны понесли в районе Мясного бора такие потери, что его назвали «Долиной смерти». После боев в Мясном бору численность некоторых батальонов сократилась до нескольких десятков человек. Известный российский писатель рассказывает о попытке прорвать блокаду Ленинграда в ходе Любанской наступательной операции в начале 1942 года. В своем романе Станислав Гагарин первым рассказал трагическую историю 2-й ударной армии в этих боях. И спустя 30 лет после выхода роман остается лучшим художественным произведением о жесточайших боях в Мясном бору.

Автор скрупулезно подбирал информацию для книги, тщательно работал над каждым образом. Среди действующих лиц книги Иосиф Сталин и Клим Ворошилов, генералы Мерецков и Власов, бойцы и командиры РККА.

В книге есть место не только героизму советских солдат, но и просчетам верховного командования. Была ли вина Сталина в больших потерях и гибели 2-й ударной армии? Можно ли было сократить потери и прорвать кольцо вокруг Ленинграда? Об этом рассказывает роман Станислава Гагарина.

Отрывки из книги:

«Кирилл Афанасьевич принялся вставать, чтобы приветствовать гостя, но тут из-за стола выскочил Мехлис и, не здороваясь, закричал:

   — Ага, вот он, главный виновник, мать его так! Прислал, понимаете, артиллерию, которая ни к… не годится. Как прикажете стрелять без оптических прицелов, товарищ Воронов? Форменное вредительство! Ни одного телефонного аппарата в батареях… Это же настоящий бардак!

   Командующий фронтом поднял руку, призывая Мехлиса успокоиться, а сам виновато взглянул на Воронова: сам понимаешь, хоть я и хозяин здесь, а Лев Захарович представитель самого. Николай Николаевич своеобразную, мягко говоря, натуру Мехлиса знал хорошо. Не обратив ни малейшего внимания на его выпад, он прошел к Мерецкову и пожал ему руку. Тут командующий счел возможным поддержать Мехлиса и сказал:

   — Действительно, Николай Николаевич, нехорошо получается… Пятьдесят девятую бросаем в наступление, а в некоторых батареях передков нет. О приборах и телефонах ты уже слышал.

   — Вот-вот! — опять закричал Мехлис. — Сам явился… Посмотрим, как он оправдываться будет!

   Воронов перевел взгляд на него и молча, в упор посмотрел Льву Захаровичу в глаза, зная, что это единственный способ заставить его успокоиться, прийти в себя. Когда Мехлис, не выдержав, отвел взгляд, Николай Николаевич в который раз подумал о том, как Лев Захарович внешне похож на Сталина. Только манеры обращения с людьми у них разные: Сталин очень редко повышал голос.

— Давайте не все сразу, — сказал Воронов. — Готов подвергнуться экзекуции, но дайте же мне последнее слово…»

«Главное письмо, оказывается, вам, товарищ командующий фронтом, — проговорил Мехлис, называя Мерецкова на «вы», хотя, бывало, он называл его и просто по имени-отчеству или генералом.

   — Мне? — удивился Мерецков.— Ну что ж, давайте.

   Кирилл Афанасьевич, раскрошив сургуч печати прямо на пол, вскрыл пакет, не сумев скрыть предательской дрожи рук. Он и не пытался скрывать. Что они, стоящие вокруг, сами не понимают? В конверте мог содержаться любой неожиданный приказ. Отдать Мерецкова под трибунал — раз. Хотя вроде и не за что. Пока… Передать фронт другому. Тому же Воронову. Благо он уже здесь. Это два. Вызов в Ставку — три. Перемещение на другую должность — четыре. Да мало ли что мог вмещать пакет, где лежало письмо человека, одно имя которого заставляло трепетать миллионы людей?!

   Мерецков вынул вчетверо сложенный листок и быстро пробежал глазами. Его доброе, совсем не генеральское лицо, осунувшееся в последние дни и затвердевшее, когда Мехлис передал ему пакет, несколько обмякло, его осветила грустная улыбка. Генерал прочитал письмо еще раз, уже медленнее, спокойнее, и вздохнул. Он поднял листок над головой, помахал им в воздухе и сказал:

   — А письмо-то всех касается, друзья. Хоть адресовано оно мне лично, но прочту я его всем.

   И командующий фронтом прочитал:

   — «Уважаемый Кирилл Афанасьевич!

   Дело, которое поручено Вам, является историческим делом. Освобождение Ленинграда, сами понимаете, — великое дело. Я бы хотел, чтоб предстоящее наступление Волховского фронта не разменялось на мелкие стычки, а вылилось бы в единый мощный удар по врагу. Я не сомневаюсь, что Вы постараетесь превратить это наступление именно в единый общий удар по врагу, опрокидывающий все расчеты немецких захватчиков.

   Жму руку и желаю Вам успехов. И. Сталин».